«Нью-Йорк коммершиал адвертайзер» в номере от 18 марта 1867 года писала, что «уступаемая территория... имеет огромное значение в качестве морской базы по стратегическим соображениям. Она представляет собой ценную пушную область и включает огромную территорию, владение которой склонит в нашу пользу обширную тихоокеанскую торговлю».

На следующий день после подписания договора профессор Бэйрд в письме к Самнеру сообщил, что Смитсоновский институт располагает обширной информацией о природных ресурсах Русской Америки, предоставил информацию в отношении животного мира и выразил надежду, что сенат одобрит это ценное приобретение. Двух экспертов этого института — Банистера и Бишофа попросили дать показания перед комиссией по иностранным делам.

Речь Самнера в сенате представляла собой детальное, можно сказать, научное обоснование выгодности договора о покупке Русской Америки и образец ораторского искусства. В ней он указывал, что договор «является заметным шагом в оккупации всего Северо-американского континента», в результате которой с территории Северной Америки удаляется одна из монархических держав. Завершая речь перечислением огромных природных ресурсов Русской Америки, включая рыбные, пушные, лесные и минеральные богатства, Самнер дал приобретаемой территории новое наименование. Следуя за туземным населением, он назвал ее Аляской.

Дискуссия в палате представителей началась 18/30 июня 1868 года. С обстоятельным докладом выступил Бэнкс, председатель комитета по иностранным делам. Основное внимание он уделил стратегическому положению новой территории. Владея Аляской, Алеутскими островами и договорившись с Гавайями, Соединенные Штаты получат в свои руки «контроль над Тихим океаном», а Алеутские острова станут «мостом между Америкой и Азией». США будут играть на Тихом океане «цивилизаторскую роль, которая когда-то принадлежала Европе. Аляска — часть этого будущего, и если Соединенные Штаты не возьмут будущее в свои руки, это сделает их британский противник».

Билль о выделении 7,2 млн долларов палата одобрила 2/14 июля 1868 года 113 голосами против 43 и 44 не голосовавших. До 12/24 июня 1868 года его согласовывали, а 15/27 июля он был подписан президентом.

Странный договор и пропавшее золото

Договор умещается на пяти страницах и состоит из преамбулы и семи статей. Никаких приложений, дополнительных протоколов или секретных статей у него нет. Его предметом заявлена «уступка» русским императором «североамериканских колоний». Его целью — желание упрочить, если возможно, доброе согласие, существующее между императором Всероссийским и Северо-Американскими Соединенными Штатами.

В статье I сказано, что император обязуется «уступить Северо-Американским Соединенным Штатам всю территорию с верховным на оную правом, владеемым ныне его величеством на Американском материке, а также прилегающие к ней острова». Уступка производится «немедленно по обмене ратификаций». Далее идет описание «географических границ», в которых «заключается сказанная территория». При этом статья буквально воспроизводит текст двух статей русско-британской конвенции от 16/28 февраля 1825 года.

В статье II сказано, что «с территорией, уступленной верховной власти Соединенных Штатов, связано право собственности на все публичные земли и площади, земли, никем не занятые, все публичные здания, укрепления, казармы и другие здания, не составляющие частной собственности. Однако постановляется, что храмы, воздвигнутые российским правительством, остаются собственностью членов православной церкви, проживающих на этой территории и принадлежащих к этой церкви».

Статья III предоставляла жителям уступленных территорий, за исключением диких племен, право возвратиться в Россию в трехгодичный срок или остаться в уступленной стране на правах граждан Штатов. Дикие же племена будут подчинены законам и правилам Штатов.
Статья IV обязывала императора назначить своего уполномоченного для формальной передачи уполномоченному от Штатов вышеуступленных территорий, верховного права и частной собственности. При этом она оговаривала, что «уступка с правом немедленного вступления во владение тем не менее должна считаться полной и безусловной со времени обмена ратификаций, не дожидаясь формальной передачи оных».

Статья V устанавливала, что всякие укрепления или военные посты немедленно передаются уполномоченному Штатов после обмена ратификацией и все русские войска выводятся «в удобный для обеих сторон срок».

Статья VI обязывала Штаты заплатить уполномоченному императором лицу в казначействе в Вашингтоне 7 200 000 долларов золотой монетой в десятимесячный срок со времени обмена ратификацией. Уступка территорий и верховного на оную права сим признается свободной и изъятой от всяких ограничений, привилегий, льгот или владельческих прав российских или иных компаний, прав товариществ, за исключением только прав собственности, принадлежащих частным лицам. Уступка эта заключает в себе все права, льготы и привилегии, ныне принадлежащие России в сказанной территории, ее владениях и принадлежностях.

Статья VII говорила о ратификации договора в трехмесячный срок в Вашингтоне.

В формуле ратификации Александром II говорилось о ненарушимости его соблюдения и исполнения «императорским нашим словом за нас, наследников и преемников наших».
Странность настоящего текста прежде всего вытекает из его нарочитой краткости. Он, в сущности, составлен таким образом, что каждая из статей представляет собой не более чем декларацию. Практически каждое его положение нуждается в разъяснениях и дополнительных соглашениях.

Значительная часть проблем, возникающих в результате уступки, вообще оставалась за скобками. Почему-то уступалась вся территория — не только материковая, но и островная. Россия не закрепила за собой ни одного острова, как раз ту часть колоний, которая была ею лучше всего освоена и обжита. За русскими китобойными, пассажирскими и военными судами не осталось ни одной гавани или порта. Они лишались свободы промыслов, которыми, кстати, обладали граждане США в водах Русской Америки по конвенции 1825 года. С одной стороны, Россия лишалась возможности сохранить в Русской Америке свое военное или военно-морское присутствие, а с другой — договор не предусматривал, например, ее демилитаризацию или, на худой конец, вполне определенные гарантии, чтобы уступленные территории и морские пространства было запрещено использовать в целях, враждебных или недружественных России.

Что, к примеру, имеет в виду договор под термином «уступка»? Предполагает ли она продажу, которая носит бессрочный характер, или речь идет о передаче предмета договора во временное владение? Употреблен ли термин «уступка» в качестве синонима термина «продажа» или, наоборот, уклонение от прямого обозначения желания уступающего как раз должно свидетельствовать о том, что никакой продажи нет и в помине? Кем являются стороны договора: продавцом и покупателем, как бывает в сделках купли-продажи, или же Россия арендодатель, а Штаты — арендатор и русская территория на американском материке не более чем предмет временной аренды?

Если это купля-продажа, то установленная договором цена непомерно мала. Поскольку за всю территорию колоний их приобретатель уплачивает всего лишь 7,2 млн долларов, то «уступка» является арендой. Когда в товар превращается земля или водные пространства, то обычно их цена в сделках купли-продажи определяется 50-кратной расчетной ценой получаемой с них прибыли в год. Эти величины предполагают наличие рынка земли, где продавец в любой момент может стать покупателем. Но тут-то не было ничего подобного. Государства землями не торговали.

К тому же основной капитал РАК оценивался накануне «уступки» в 2,27 млн рублей. В долларах это 1,49 млн. Ежегодно компания получала 400 тыс. рублей чистой прибыли, или, исходя из того же курса, 262 тыс. долларов. Стало быть, одну лишь компанию можно было продать за 15,4 млн долларов19.

Но ведь это ничтожная часть уступаемых владений, не больше нескольких процентов. До материковой части колонии компания так и не добралась, хотя уже несколько десятилетий как были открыты содержащиеся в ее недрах обширные ископаемые. В цену договора эти богатства вообще не включены. Следовательно, даже при элементарном подсчете оказывается, что «уступка» не могла быть куплей-продажей. Но тогда она являлась формой аренды. Однако если имела место аренда, то что является ее предметом? При цене в 7,2 млн долларов в аренду могла входить лишь недвижимость компании. Только тогда договор имел какой-то экономический смысл. Положения статьи I и IV странным образом противоречат положениям статьи VI. В первых Россия обязывалась уступить колонии в момент обмена ратификациями, в последней — обязанность Штатов заплатить растягивалась на десять месяцев. При договоре аренды такое противоречие несущественно, при договоре купли-продажи — невозможно.

Наконец, перенесение обмена ратификационными грамотами и места производства денежного расчета по договору в Вашингтон должно настораживать. С одной стороны, это указывает на спешность исполнения договора. Прежде всего со стороны Петербурга. И не вполне понятно, чем она была обусловлена. С какой стати русской стороне надо было торопиться? Торопилась, конечно же, не Россия и даже не император, а отдельные лица, лично заинтересованные в сделке. Надо полагать — великий князь Константин. Гораздо серьезнее второе условие. Если бы местом расчета был определен Петербург, то весь риск перевозки золотой монеты через Атлантику, как и транспортные издержки, ложились бы на Штаты. Но не это главное. Заокеанский расчет давал возможность распорядиться золотом по своему усмотрению.

И ведь оно таки и не дошло до хранилищ русского государственного казначейства. Английское судно, барк «Оркни», перевозившее его, утонуло в водах Балтики. Вот только вопрос: был ли ценный груз в момент крушения в трюмах корабля?

Между тем не все до конца ясно с тем, как были осуществлены платежи. На следующий день после выделения средств конгрессом Сьюард направил министру финансов просьбу выписать Стоклю ордер на 7,2 млн долларов золотом, что и было сделано 18 июля/1 августа 1868 года, а Стокль дал расписку, что получил 7,2 млн долларов, поручив банку Риггса перевести деньги в лондонский банк «Братья Бэринг и Ко», который вел финансовые дела русского правительства за рубежом.

Вот только на чеке, оформленном для Стокля, нет никаких записей, свидетельствующих, что речь идет о золотой наличности. В качестве получателя платежа там стоит имя Стокля. Согласно условиям, он мог получить деньги, являясь дипломатическим представителем России, но сразу после ратификации договора Горчаков передал все полномочия по завершению данного дела в министерство финансов. Последнее обязано было прислать в Вашингтон своего представителя, имеющего соответствующую доверенность. Представитель обязан был, получив наличные «золотые монеты», доставить их на российский военный корабль и по прибытии в Петербург передать в государственное казначейство. Вместо этого Стокль получил чек на 7,2 млн гринбеков, которые котировались значительно ниже золотых долларов. В пересчете на золотую наличность он получил лишь 5,4 млн. Одна эта «оплошность» стоила русской государственной казне 1,8 млн долларов. Кто-то хорошо нажился.

Великий князь Константин Николаевич

Можно ли не увидеть в рассматриваемой нами сделке, не имеющей прецедента в истории нового времени, очевидную, бросающуюся в глаза фальшь? Двойное дно договора вообще не поддается сокрытию. Для современного исследователя это очевидно. С одной стороны, энергичная идеология правящего класса США, опирающаяся на доктрину Монро20, суть которой — Америка для американцев. С другой — реальная политика вашингтонской администрации, кто бы ее ни возглавлял, которая заключалась в распространении ее суверенитета на весь континент. Программа-максимум при этом включала поглощение Штатами как русских владений в Америке, так и Канады и Мексики. Тот факт, что две последние страны так и не оказались в их государственных объятиях, это всего лишь случай. Удалось выполнить программу-минимум: овладеть Русской Америкой. При этом ее приобретение было последним и в истории Штатов, и вообще в мировой истории. С 1867 года ни одно государство ни своими колониями, ни тем более национальными территориями не торговало и не уступало. Разве что в результате поражения в войне.

В отличие от Мексики, которую ее восточный сосед мог на практике просто аннексировать, что и предпринималось в XIX веке не раз, война Штатов с Россией в целях захвата ее колоний была исключена. Она могла закончиться для Вашингтона плачевно. Нельзя было исключить, что в случае такой войны Британия и Россия, между которыми сразу же после победы над Наполеоном пробежала кошка, станут союзниками. И как знать, не уступила бы в этих условиях Россия эти свои владения той же Британии, сталкивая тем самым оба англосаксонских государства лбами на многие столетия? К тому же еще не забылись причины гражданской войны в США. Она могла возобновиться теперь уже с участием британских и русских вооруженных сил, но на стороне южан. И тогда от целостности Штатов ничего бы не осталось.

Словом, как решили в Вашингтоне, приобретение русских колоний должно было пройти в исключительно мирных условиях, а со стороны Петербурга к тому же — совершенно добровольно. Для такого решения имелись свои благоприятные предпосылки. Вопрос решался волей монарха. А ее определяют фавориты и высшая бюрократия. Чтобы решить задачу в свою пользу, Вашингтону надо было найти поддержку в петербургском высшем свете, отыскать там союзников, приближенных к самому императору. Для штатовских политиков, да и многих влиятельных бизнесменов западного и восточного побережий, одержимых идеей аннексий, такая стратегия была очевидной. И их первым удачным объектом на пути приобретения русских колоний стал посланник Стокль. Он сделался их агентом влияния еще в 40–50-е годы.

Это предположение следует хотя бы из того вроде бы несущественного факта, что Стокль, откровенно лоббируя интересы американских предпринимателей, стремящихся к свободе рук в русских владениях, выступал противником привилегий Российско-Американской компании, установленных в отношении ее монополии в хозяйственных сферах. Он, к примеру, писал в донесении в русский МИД 1 ноября 1857 года, за 10 лет до оформления договора, что «монополия — это учреждения не нашего века, и на Тихом океане они так же невозможны, как и в любом другом месте». Либеральная мысль посланника совпадала со взглядами либерального великого князя, в декабре 1857 года писавшего Горчакову по поводу деятельности этой компании, что не следует соединять в одном лице «купца и администратора»21.

В дальнейшем именно Стокль был активным проводником идеи отказа России от американских колоний, используя свои служебные привилегии. И о ней именно он впервые заговорил еще в царствование Николая I, а не великий князь Константин с его письмом из Ниццы в 1857 году. Но при всех дипломатических возможностях и неутомимости Стокля его воздействия на принятие решения в Петербурге было недостаточно. Вашингтону надо было найти влиятельного сторонника отказа России от ее колоний среди наиболее приближенных к царю лиц. Точнее говоря, это мог быть лишь член императорской фамилии.

Таким человеком мог стать только младший брат царя великий князь Константин. Обществу, тем более дипломатическим миссиям, были известны не только его либеральные взгляды, соединенные с глубокой безнравственностью, но и огромное влияние на старшего брата. Можно лишь догадываться, вследствие чьих хлопот было написано пресловутое письмо Константина Горчакову из Ниццы. Но оно не было случайностью. Желание снизить государственные расходы и увеличить доходы казны — лишь подвернувшийся более или менее удобный повод, чтобы поставить на повестку дня вопрос об американских колониях.

Превращение Константина в главу «партии уступки колоний», скорее всего, состоялось между 1855 и 1857 годами. Пока был жив Николай I, в семье царя об этом нельзя было и думать. Но в начале 1855 года Николай неожиданно умер, и в стране, угнетенной поражением в Крымской войне, началось брожение умов — вплоть до умопомрачения. В том числе и в самых высших сферах. Что происходило тогда с великим князем, пока что историкам неизвестно.

Но возможно, обстоятельства грехопадения скрывают русские и штатовские архивы, служебная и частная переписка, те же личные дневники, которые в ту эпоху вели чуть ли не все поголовно. Прямых улик пока нет. Но их никто и не пытался найти. Что же касается косвенных доказательств, то таковых немало. Ведь простой настойчивости великого князя было явно недостаточно. В глазах императора надо было создать иллюзию безвыходности, такого серьезного положения государства, при котором уступка колоний становилась бы неизбежной, причем единственным их приобретателем могли быть лишь Северо-Американские Штаты. Чтобы царь пришел к такому выводу, великому князю пришлось превратить «партию уступки» в настоящий заговор.

Но заговор, о котором идет речь, не мог иметь широкого распространения. Наоборот, его должна была составлять небольшая группа. Удача всего предприятия зависела от влиятельности его членов, причем не в Госсовете или Сенате, которых можно было устранить от дела, а в министерствах, обойтись без которых было никак нельзя. В конце концов, возможности появились только тогда, когда на все ключевые административные посты были поставлены люди, близкие Константину, и он сам занял должность председателя Госсовета.

Что подтверждает наличие заговора? Суженный состав лиц, привлеченных к решению вопроса об уступке колоний. Их было всего лишь четверо — младший брат царя, министры Горчаков, Рейтерн и Краббе. Посланник Стокль, строго говоря, не в счет. На него смотрели как на необходимого посредника. В курсе дела были некоторые чиновники средней руки, но им и в голову не могло прийти распространяться, наверняка рискуя карьерой. Их действия в пользу уступки колоний носили характер соучастия.

Так, например, в МИДе стали оспаривать юридическую силу принятых годом раньше решений о продлении привилегий Российско-Американской компании. В записке вице-директора Азиатского департамента Энгельгардта Горчакову от 26 октября 1867 года утверждалось, что никакого формального продления привилегий РАК «не состоялось, а были только утверждены... главные начала, на коих правительство согласно дать компании эти привилегии». А раз так, то заключение договора об уступке колоний было юридически безупречным и на имущественные и правовые претензии со стороны правления компании можно было не обращать внимания.

Обсуждение вопроса было настолько засекречено, что о нем не знал никто из остальных министров, члены Госсовета и другие сановники империи. Ни одному ведомству не было поручено исследовать уступку колоний как проблему. Не создавали и межведомственную комиссию, которая должна бы подготовить доклад и предложения, что тогда было обычной практикой. Все решалось келейно, а о привлечении ученых или экспертов не было и речи.

И разве не указывает на заговор тот факт, что к обсуждению и решению вопроса не было привлечено правление самой Российско-Американской компании? О том, что колонии проданы, там узнали из газет. Князь Гагарин, с 1862 года директор департамента законов Госсовета, с 1864 года председатель комитета министров, в записке от 6 мая 1867 года, сохранившейся в архиве министерства финансов, писал, что «правительство продало частное имущество без всякой оценки и без всякого согласия со стороны законного владельца».

Был ли сам император участником заговора? Определенно нет. Состоять в заговоре против самого себя может лишь умалишенный, а Александр II таким недугом не страдал. Царь, скорее всего, проявил здесь невероятную доверчивость, если не сказать — легкомыслие, подобно Отелло, и был обманут. Царь не был участником заговора, но стал его частью, поскольку в условиях абсолютизма принятие решения формально зависело только от него самого.

На заговор намекают и некоторые статьи договора, посвященные расчетам, — о чем уже сказано выше,— которые создавали условия присвоения значительной части денежных средств его участниками и с русской, и со штатовской стороны. Финансовые злоупотребления Стокля практически доказаны, как и взяточничество нескольких десятков высокопоставленных и влиятельных политиков США, в чем правосудие почему-то не нашло никакого криминала.

Мало что известно о приобретениях Константина и его министров, участвовавших в деле. Глухо известно о спекуляциях великого князя с акциями Российско-Американской компании, взлет цен на которые нетрудно было предвидеть. Но это такая мелочь, которую не стоит принимать всерьез. Что в действительности досталось великому князю, еще предстоит исследовать, но, скорее всего, здесь Вашингтон не стоял за ценой и дело шло о баснословных суммах, исчисляемых миллионами22. Увы, великий князь был к тому же сластолюбив, обзаведясь не только официальной, но и гражданской семьей, в которой прижил аж четырех детей.

Щедрые русские уступки XX столетия