(О прошлом и будущем русского крестьянина)

Исторический центр России, как известно, располагается в зоне, отнюдь не самой благоприятной для земледелия. Два важнейших обстоятельства: худородные почвы и неблагоприятный климат.

"...РАБОТОЮ СПЕШИТЬ ДОЛЖНО"

"Поэтому на протяжении многих веков земледелец находился в ситуации, когда на соблюдении необходимых требований агрикультуры просто не хватало времени. И неудивительно, что в течение по крайней мере четырех столетий (примерно с конца XV века. то есть со времени несомненного утверждения паровой системы с трехпольем) средняя урожайность в этом огромнейшем регионе была поразительно низкой: от сам-2 до сам-3 (то есть при средней густоте высева он равен 3≈5 центнерам с десятины или гектара). Редко, очень редко урожаи доходили до 10 ≈12 центнеров.

Максимум, что мог сделать крестьянин, ≈ так это вспахать озимь два-три раза, дважды проорать кое-что из яровых, многократно проборонить и... пожалуй, все. На эти работы в господском хозяйстве, где было много рабочей силы, в XVIII веке затрачивалось около 50 человеко-дней на десятину озимого и ярового в целом (от сева до жатвы), в то же время сам крестьянин, имея семью как минимум из четырех человек, располагая временем, определенным нашей природой в 130 рабочих дней, мог обрабатывать, соблюдая названные требования, примерно лишь около 2,5 десятины в двух полях, то есть он мог потратить всего лишь около 30 дней на десятину. Драматизм состоял в том, что если крестьянин хотел получить урожай не ниже господского (а он был 5-6 ц с га), то он должен был вложить в эти 30 рабочих дней массу труда, по обычным меркам равную 50 человеко-дням. Совершить это он мог только путем чрезвычайного напряжения всех сил семьи, включая детей. Крестьянину на Западе Европы, конечно, ни в средневековье, ни в Новом времени такого напряжения сил не требовалось, ибо сезон работ был там гораздо больше.

Как писал русский агроном XVIII века И. И. Коков: "У нас ... лето бывает короткое и вся работа в поле летом отправляется... В южных странах Европы, например в Англии, под ярь и зимою пахать могут, а озимь осенью в октябре, в ноябре сеять. Поэтому у нас еще больше, нежели в других местах, работою спешить должно". За этими скупыми, сдержанными оценками скрывается громадная разница и в возможностях земледелия, и в укладе жизни крестьян, и в его культуре и т. д.

Только зная это, можно понять, например, почему в ХУIII веке при земельном просторе, отсутствии скученности населения в Нечерноземье и заокских землях обеспеченность пашней достигала всего трех десятин на мужскую душу, а обрабатывал фактически русский крестьянин и того меньше - 50-60% этой пашни, включая пар. Ведь если бы он обрабатывал всю землю, то на десятину посева пришлось бы потратить из общего бюджета времени в 130 дней всего около 15 рабочих дней. А это означало настолько примитивную при тогдашней технике обработку пашни, что могло поставить под угрозу даже получение семян.

Правда, эта горестная ситуация долгие века оборачивалась и некоторым благом. Ведь часть неиспользованной пашни могла отдыхать, зарастая в перелог. Тем самым вплоть до начала XIX века на крестьянских полях Нечерноземья (да и не только его) поддерживался хоть какой-то минимум плодородия и полевой пашни.

БЕСКОРМИЦА И НЕУРОЖАЙ

Конечно, на все это можно возразить: а зачем стараться многократно пахать поле и т.п., когда можно удобрять его навозом и получать большие урожаи?! И это справедливо. Но все дело в том, что навозного удобрения, как это ни странно, в России всегда остро не хватало. Пашня крестьянина удобрялась, как правило, лишь один раз в 9-15 лет.

Причина самая простая - отсутствие кормов. У многих мучения с кормом начинались уже с весны. Только скотина поднаберет силы на весенней луговой траве, а уже нужно запускать луга для будущего сенокоса. Скот на недолгое время переводили на паровое поле. Но ведь и его где-то 10 - 15 июня надо унавозить и начинать пахать. И вот лето красное на улице, а скот без лучшего корма пасется по оврагам, перелескам и т.п., пока не перейдет на озимое, а потом и яровое жнивье и отаву.

Самое же главное - короткий срок заготовки сена. В Нечерноземье он был всего 20- 30 дней. Пора сенокоса - это пора отчаянного напряжения всех сил, но редко какому крестьянскому двору (около 8 человек) удавалось заготовить более 300 пудов. Конечно, подкашивали и позже, но кардинально уже ничего не менялось. В нынешнем индивидуальном хозяйстве, если оно обходится без комбикормов или хлеба, корове необходимо примерно 120 ≈150 пудов сена. А вот в XVIII веке считалось идеальным, если корова имела на 200 суток около 100 пудов, а лошадь ≈ около) 160 пудов. Практически же крестьянин в XVI≈XVIII веках мог израсходовать на корову лишь около 30≈50 пудов сена, на лошадь ≈ около 60≈ 80 пудов и т. д.

Отсюда складывалась многовековая традиция: основной корм скоту ≈ это солома, мякина, охвостье, то есть так называемый "гуменный корм". Конечно, и в Голландии, и в Германии солома (яровая) тоже была кормом. Но там он был лишь одним из видов корма наряду с сеном, сочными кормами (корнеплодами капустой и т. п. У нас же солома ≈ главный корм. Причем не только яровая, но и грубая ржаная солома. В итоге скот худел, болел и часто погибал, И так было вплоть до начала XX века. Особенно трагична была ситуация с рабочим скотом. Сильная рабочая лошадь должна была употреблять не солому, а сено и овес (фуражный). По свидетельству русского агронома М. Ливанова, в конце XVIII века в Англии на рабочую лошадь расходовалось в год до 130 пудов овса. А в России в XVI≈ XVIII веках даже в господских имениях рабочие лошади получали при стойловом содержании всего от 27 до 35 пудов невеяного овса. Так называемые "нерабочие" лошади - до 8-9 пудов на 200 суток! Крестьянская рабочая лошадка могла рассчитывать в среднем лишь на 15-20 пудов овса.

Для русского крестьянина ранний весенний сев был всегда тяжким: надо сеять, а лошадь еле стоит. Только побыв на подножном корму, животное становилось пригодным к пахоте. А время упущено: поздний сев ставил под угрозу урожай (особенно овса) от ранних осенних "заморозков". Глубокий знаток современного ему сельского хозяйства, известный русский агроном Андрей Болотов писал в свое время, что многие крестьяне, "имея одну негодную или две лошади, с нуждой (то есть еле-еле. - Л.М.) землю свою вспахать могут". Недаром в пору уже 6урного развития капитализма в России в 1912 году в 50 губерниях страны насчитывалось до 31% безлошадных крестьян.

В силу тех же обстоятельств в России на протяжении примерно четырех столетий в Нечерноземье практически не было товарного скотоводства. Оно было "навозным": "у нас не столько масло, сколько скотина нужна". Только после реформы кое-где появляется молочное животноводство.

ТЫСЯЧЕЛЕТНЯЯ ОБЩИННОСТЬ

Многовековая необычайно низкая урожайность, вынужденная ограниченность размеров крестьянской запашки создавали условия для существования российского общества как общества с относительно низким объемом совокупного прибавочного продукта, то есть общества почти чисто земледельческого.

Последнее обстоятельство имело громадное значение для формирования определенного типа государственности на территории исторического ядра нашей России, вынуждая господствующий класс создавать жесткие рычаги государственного механизма, направленного на изъятие той доли совокупного прибавочного продукта, которая шла на потребности развития самого государства, господствующего класса и общества в целом. Именно отсюда идет многовековая традиция деспотической власти российского самодержца, отсюда идут в конечном счете и истоки режима крепостного права в России, суровость которого не имела аналогов в мире.

Развитие полевой барщины, создавая для крестьянина воистину невыносимые условия жизни, вызвало вместе с тем усиление жизнедеятельности общины как защитного механизма, действующего в интересах крестьян. Примерно с конца XVI столетия возрастает демократизм общины, постепенно развиваются уравнительные тенденции направленные прежде всего на защиту бедных, на помощь бедным за счет зажиточной группы крестьянства Ввиду слабого развития городов и промышленности вообще российское общество было крайне заинтересовано в сохранении жизнедеятельности буквально каждого крестьянского двора, ибо разорение крестьянина не переключало его в иную сферу производственной деятельности, а ложилось бременем на общество.

Многовековой опыт вынужденного общинного сожительства крестьян-земледельцев помимо чисто производственных функций выработал целый комплекс мер для подъема хозяйств, по тем или иным причинам впавших в разорение. Земельные переделы и поравнения, различного рода крестьянские "помочи" сохранились в России вплоть до 1917 года. Причем они уцелели, несмотря на энергичное втягивание крестьянского хозяйства, начиная со второй половины XIX века, в систему капиталистических отношений.

Реформа П. А. Столыпина проводилась в период, когда основная масса крестьянства еще не могла существовать без общины в силу все тех же, указанных ранее обстоятельств. Общинные уравнительные традиции существовали даже в 20-е годы вплоть до коллективизации. Существование крестьянской общины в России отнюдь не делало производство коллективным, но оно было таковым в кризисные моменты этого производства. А их было немало. Более чем тысячелетнее существование общины в России является фактором, кардинально отличающим способ ведения сельского хозяйства от западной традиции. Ведь даже в Прибалтике, где сезон сельскохозяйственных работ больше, чем в России, всего лишь на 4-5 недель, общинный фактор давным-давно утратил свое значение.

Нестабильность существования индивидуального крестьянского хозяйства в России хорошо понимали и господа-помещики, которые периодически помогали крестьянину ссудами, всячески стимулировали уравнительно-демократические функции общины. Больше того, помещики всегда стремились укрупнить крестьянское хозяйство. Некоторые помещики даже держали под постоянным контролем режим питания крестьян. Их приказчики следили, чтобы беспечные крестьяне ("лакомцы", "моты" и "плуты") не съели за зиму семенной фонд (а они и "дают волю бабам брать и стряпать без разбору"). При утвердившейся еще с XVIII века норме расхода зерна и крупы (с учетом фуража) в 3 четверти (24 пуда) в год на взрослого человека, что по калорийности не превышало 3 тыс. ккал. в день, очень часто крестьяне сокращали норму до 1500 ккал. (12 пудов в год).

В первой половине XIX века сдвиги в агротехнике несколько расширили возможности крестьянина, и теперь он мог освоить и 6 десятин пашни на семью в 4 человека. Однако уровень обработки земли был по-прежнему низок и урожайность почти не росла.

По Нечерноземью чистый сбор на душу сельского населения в конце века достигал всего лишь 13 пудов зерна (а по 13 губерниям - 14 пудов). Даже накануне войны 1914 года, когда были отличные урожаи (в среднем по стране сам-4, или 45 пудов с десятины), в России в целом на душу населения приходилось всего по 26 пудов. Экспорт зерна, о котором сейчас часто вспоминают, шел практически за счет сокращения нормы питания. В 1888 году специальная комиссия правительства фиксировала, что и крупные, и мелкие крестьянские хозяйства "вынуждены продавать свои продукты в искусственно больших размерах, не руководствуясь ни положением цен, ни уровнем собственных потребностей".

Совокупный прибавочный продукт увеличивался практически почти исключительно за счет роста численности рабочих рук, то есть за счет роста земледельческого населения, и путем освоения новых пространств при экстенсивном характере самого земледелия. Таким образом, многовековой процесс колонизации все новых и новых территорий миграция населения на юг, восток и юго-восток, были вызваны жестокой необходимостью. Там плодородие черноземов давало возможность резкого упрощения приемов обработки земли, сокращения трудозатрат и тем самым существенного увеличения площади пашни, обрабатываемой одним человеком. Урожайность же при этом могла быть выше, чем в Нечерноземье.

Правда, все вновь осваиваемые регионы очень часто подвергались жесточайшим засухам, а это создавало резкие колебания в объеме товарной зерновой продукции. Итогом этого была относительно скромная по своим размерам средняя многолетняя урожайность и средний многолетний объем товарной продукции. Всероссийский зерновой рынок имел чрезвычайно долгий путь формирования около двух столетий. Жестокий дефицит времени, предназначенного на паровое трехполье, обусловил полное прозябание в деревне такой отрасли, как огородничество, Поэтому издавна в Нечерноземье и заокских землях данную хозяйственную отрасль взяли на себя... города(!). Уже во второй половине XVIII века здесь было уже довольно мощное торговое огородничество и садоводство, корнями уходящее в глубь веков. Столь причудливое развитие русского города отвлекало ресурсы рабочей силы от углубленной промышленной специализации.

ПРИЧИНЫ ИЛИ СЛЕДСТВИЯ?

Необходимость постоянного участия в земледельческом производстве практически всех рабочих рук крестьянской семьи обусловила еще с петровских времен узость рынка рабочей силы, определила в конечном итоге сезонный характер деятельности многочисленных промышленных заведений. Многие мануфактуры основывались в сельской местности, ближе к ресурсам рабочей силы. Крепостной труд в промышленности просуществовал более полутора века! Крайне неблагоприятные условия для капиталистического накопления, роста промышленного капитала определили необычайную силу в России торгового капитала, ибо торговая прибыль долгое время была выше промышленной. Как итог этих процессов - очень позднее развитие в стране капитализма.

Не следует забывать и историко-культурный аспект развития России. Ведь низкий объем совокупного прибавочного продукта определил упрощенную структуру не только государственного механизма. Он обусловил практическое отсутствие в средневековье свободной городской интеллигенции (ученых, актеров, художников и т. д.). Многие века функции этих "разночинцев" выполняла церковь. И только в ту пору, когда государство преодолело гипертрофию церкви, ее мощное влияние на культуру пошло на убыль (примерно с Петра Первого) и светский аспект культуры стал развиваться гораздо интенсивнее. И тем не менее резкий контраст уровня развития культуры по сравнению с Западом все еще оставался. Ведь первые университеты там появились в ХII - XIII веках, а у нас лишь в середине XVIII века.

Фундаментальные особенности ведения крестьянского хозяйства в конечном счете наложили свои особенности и на русский национальный характер. Прежде всего речь идет о способности русского человека к крайнему напряжению сил, концентрация на сравнительно протяженный период времени всей физической и духовной потенции. Вместе с тем вечный дефицит времени, веками отсутствующая взаимосвязь между качеством земледельческих работ и урожайностью хлеба не выработали в нем ярко выраженную привычку к тщательности, аккуратности в работе и т. п. Экстенсивный характер земледелия сыграл немалую роль в выработке в русском человеке легкости к перемене мест, извечной тяге к "подрайской землице", к "беловодью" и т. п., чему не в последнюю очередь обязана своей огромной территорией Россия. Наряду с этим экстенсивный характер земледелия, его рискованность умножили в нем тягу к традиционализму, укоренению привычек («хлебопашец есть раб навычки»). С другой стороны, сила общинных традиций, внутреннее ощущение грозной для общества опасности пауперизации создали почву для развития у русского человека необыкновенного чувства доброты, коллективизма, готовности к помощи, вплоть до самопожертвования. Итак, перед нами определенный тип общества с рядом весьма существенных его особенностей. В основе их лежит специфичность крестьянского индивидуального хозяйства, обусловленная таким фундаментальным фактором, как Природа. И надо отдать себе отчет, с чем же мы расстаемся на крутом переломе нашей жизни. Как бы не получилось, что мы расстаемся не с причиной (природными ссо6енностями), а лишь со следствиями (принципами организации общества) и рано или поздно неустраненная или неучтенная причина даст о себе знать. Природно-географический фактор мы отменить не можем, хотя несомненно, что под влияниям промышленной и технологической революции, механизации и химизации сельского хозяйства зависимость русского крестьянства от природы ослабла многократно. Но ведь эта зависимость также ослабла и для западноевропейского, и для американского фермера. Когда-то в XVIII веке немецкий крестьян мог позволять себе кормить скот гречей, а русский крестьянин Нечерноземья с гречей пек пироги. На западе Европы крестьянин пахал поле до 4-6 раз, а русский крестьянин мог пахать его лишь 2-3 раза. И ныне машинизированный фермер Запада и машинизированный русский крестьянин по-прежнему будут работать в разных условиях: у первого сезон работ будет с февраля по декабрь, а у второго - с апреля по сентябрь и до половины октября. И здесь нельзя рассуждать абстрактно что лучше, крестьянское хозяйство или колхоз? В принципе, отвлекаясь от проблем расслоения, конечно, можно допустить, что самостоятельное индивидуальное хозяйство лучше. Однако конкретный опыт многовекового хозяйствования крестьянина в неблагоприятных условиях нечерноземной России, к сожалению, делает это допущение и спорным, и рискованным. Создавать же благостные сказки о дореволюционном прошлом нашего крестьянина преступно.

Ныне в России взят курс не только на рыночную экономику но и на интеграцию в будущем в общеевропейский рынок. (в том числе и аграрный рынок). По сути дела этот процесс неизбежен. Но для этого прежде всего необходимо создание условий, обеспечивающих будущему русскому фермеру возможность выдержать жесткую конкуренцию. Это можно сделать лишь в том случае, если его производительность будет существенно выше, чем у западного фермера.

Трудно, очень трудно назвать ту отрасль сельского хозяйства, где бы фермер Западной Европы не имел бы преимуществ (в силу природно-географического фактора) и не мог оказать экономическое давление на будущего фермера Нечерноземья и некоторых других регионов.

Думается, что следует повернуться лицом к опыту Истории и особо тщательно продумать будущее российского Нечерноземья и тех регионов, где были особо живучи традиционные общинные распорядки землепользования и земледелия. Важность учета этого опыта многократно возрастает в связи с развалом Советского Союза и формированием более десятка самостоятельных государств. Российская Федерация лишилась в этой связи былой системы разделения труда и специализации в земледелии и животноводстве. Больше того, в России отныне резко возрастает общая доля пространств, малопригодных для гарантированного земледелия. А ведь в большей части таких регионов России совокупность так называемых "естественных потребностей" индивида существенно больше, чем, например, на западе Европы. Роль Нечезноземья России в этих условиях трудно переоценить. Поэтому так остра необходимость поиска наиболее эффективных путей развития сельского хозяйства.

Вечный дефицит рабочего времени в условиях российского земледелия и животноводства всегда будет требовать концентрации в относительно сжатые сроки большей массы рабочей силы. А это означает неизбежность ведущей роли тех или иных форм крупного сельскохозяйственного производства.

Леонид Милов, Член-Корреспондент РАН

ng.ru