Скажем сразу, Рузвельт не отменил классовых основ американского общества, государства и демократической партии, но реформировал их в направлении политического плюрализма и консенсуса весьма основательно. Так, ведомая им демократическая партия в 30-е годы существенно расширила свою социальную базу, создала прочную коалицию среднего и мелкого бизнеса с рабочими, негритянским населением, фермерством и имела все основания претендовать на звание партии среднего класса. Это потребовало от нее переориентации идеологичес¬ких и тактических подходов ко всем слоям общества, не только низшим и средним, но и высшим. Огромную, если не решающую роль в такой переориентации сыграл Рузвельт.

Отношение Рузвельта к высшим слоям общества, монопо¬лиям было весьма противоречивым, но неизменно критическим. Среди историков укоренилась точка зрения, что антимонополизм Рузвельта оформился только с середины 30-х годов, особенно во время второго срока его президентства. В действительности это не совсем так. Уже во время президентской кампании 1932 г. Рузвельт недвусмысленно возложил ответс¬твенность за экономический кризис на монополии, эту «экономическую олигархию», которая сконцентрировала в своих руках более половины производственных мощностей нации, утвердила максимально высокие, недоступные большинству народа цены на товары, следствием чего были кризис перепроизводства, остановка предприятий, безработица, нищета.

И уже в 1932 г. Рузвельт много размышлял о реальных антимонополистических мерах, которые призваны были спасти индивидуализм, конкуренцию, право каждого американца, а не только элиты на частную собственность и утвердить всеобщее благоденствие. Он видел два возможных варианта антимонопольной политики: один был заключен в концепции «нового национализма» Т. Рузвельта и предполагал наказывать «нечестные», но поддерживать «честные» монополии, другой вытекал из концепций «новой свободы» В. Вильсона и требовал искоренить любые монополии. Ф. Д. Рузвельт склонялся в пользу второго варианта, доказывал даже, что если бы Первая мировая война не прервала вильсоновский реформаторский курс, то с монополиями в Америке было бы покончено, и она никогда бы не узнала такого страшного экономического крушения, которое постигло ее в 1929 году.

Судьба, однако, распорядилась так, что в течение всего первого срока своего президентства Ф.Д. Рузвельт должен был воплощать концепцию «нового национализма», а точнее, тот ее практический вариант, который в сентябре 1931 г. был разработан президентом корпорации «Дженерал электрик» Дж. Своупом. В полном соответствии с планом Своупа правительство Рузвельта одобрило 16 июня 1933 г. закон о восстановлении промышленности, по которому монополии под контролем государства утверждали кодексы «честной конкуренции» — своеобразные нормативы объемов сырья и производимой продукции, цен на товары и заработной платы, которые бы предотвращали дальнейшие остановки производства и позволяли рабочим поддерживать сносное существование. В стране на два года приостанавливалось антимонопольное законодательство 1890 г., допускалось картелирование по отдельным отраслям промышленности с целью сдерживания рыночной стихии.

Тесное взаимодействие правительства и корпораций продолжалось до 1934 г., после чего между ними наступил рез¬кий разлад: оживший бизнес стал откровенно тяготиться как государственным контролем, так и политикой социальных и экономических реформ, направленных на непосредственное вовлечение государства в экономическую деятельность и помощь рабочим и фермерству. Со стороны бизнеса на Рузвельта посыпались прямые обвинения в «фашистских» и «коммунистических» намерениях.

Начиная с 1935 г. Рузвельт настойчиво внушал американцам, что главная задача заключается в том, чтобы освободить нацию от гнета монополий и финансовых спрутов. При этом он подчеркивал, что тень не должна быть брошена на весь бизнес, частное предпринимательство и индивидуализм, наоборот, эти фундаментальные установления должны быть защищены от капиталистических цезарей — «жирных котов». Власть должна быть отнята у двухсот гигантских корпораций, распоряжающихся половиной богатства нации, у финансовых гигантов, которые с помощью нечестных сделок, сговоров и махинаций беспрерывно отчуждают в свою пользу «деньги народа, бизнес народа, труд народа». Но удалось ли Рузвельту практически осуществить то, что оказалось не под силу сделать Вильсону?

Однозначно ответить на этот вопрос невозможно. С одной стороны, Рузвельт не смог провести разукрупнение монополий, что являло бы зримое воплощение антимонополизма, но с другой — им были предприняты реальные шаги, направленные на ограничение деятельности корпораций, монополистической эксплуатации, перераспределение национального пирога в пользу малообеспеченных слоев. Гнев монополий вызвал закон о налогообложении 1935 г., повысивший ставки отчислений от корпоративной прибыли до 80%.

Важным мотивом идеологии и практики Нового курса с самого начала был поворот лицом к «забытому человеку»; после 1935 г. этот мотив вообще вышел на ведущее место. Кого включал Рузвельт в понятие «забытых людей»? Фактически десятки миллионов простых американцев: тех, кто не имел работы, достаточных средств для сносного существования, крыши над головой. Эти американцы, по утверждению Рузвельта, составляли не менее одной трети нации. Кем и почему они были забыты? Отвечая на этот вопрос, Рузвельт рассуждал все более откровенно, пока, наконец, в 1938 г. не признал, что ответственность должна быть полностью возложена на государство и крупных собственников, подчинивших себе правительство и управлявших им в своих эгоистических интересах вплоть до начала Нового курса. Тем самым президент открещивался и от классических постулатов индивидуализма, возлагавших ответственность за приниженное положение трудящихся на самих трудящихся.

Но почему государство оказалось в руках крупных собственников? Да потому, доказывал Рузвельт, что народ сам не проявил необходимой активности для того, чтобы подчинить своим интересам правительство. Отсюда следовал «призыв к простым американцам: поддержите реформы, проводимые «сверху» в интересах «забытого человека», давлением «снизу», ибо только это и может гарантировать их успех. Призыв к народу был услышан, что способствовало складыванию в ходе Нового курса широкой либерально-демократической коалиции, которую поддерживали не только немонополистическая буржу¬азия, но также фермерство и рабочий класс. Последние сумели извлечь наибольшую выгоду от Нового курса в 1935—1938 годах.

Одним из наиболее резких отступлений Рузвельта от канонов старого либерализма явилась та идея, что богатство, собственность и прибыль, созданные усилиями «сообщества индивидуумов», а не одного капитала, должны распределяться на новой, справедливой основе. Для этого должен быть создан механизм перераспределения богатств, управление которым по праву принадлежит государству. Одним из главных каналов перераспределения национального богатства в пользу «забытых американцев» была признана государственная система социального страхования. В 1935 г. в Соединенных Штатах были введены два вида государственного Социального страхования — по старости и безработице. И хотя федеральный закон о социальном страховании носил ограниченный характер, принципиально было то, что он впервые превращал федеральное государство в гаранта важных социальных прав трудящихся.

Как идеолог Рузвельт был «коллективистом»: он выдвигал, а тем более разрабатывал новые идеи не в одиночку, а опираясь на тесную группу советников-интеллектуалов, известную как «мозговой трест». Ф.Д. Рузвельт был, безусловно, первым президентом, сознательно привлекшим для разработки идеологии, стратегии и программ правительственной политики ведущих ученых нации, представителей общественных наук. Эта опора Рузвельта на «мозговой трест» стала, надо полагать, одной из причин, умеривших интерес большинства историков к его собственным мировоззренческим поискам.

«Мозговой трест» оформился в 1932 г., во время президентской избирательной кампании. С самого начала его ведущими участниками стали профессора Колумбийского университета Р. Моли, Р. Тагвелл и А. Берли. По их свидетельству, генератором стратегии Нового курса был именно Ф.Д. Рузвельт: он определял стратегические цели преобразований, основное их содержание, а члены «мозгового треста» насыщали его установки конкретными разработками, деталями, выступали в роли научных экспертов. Рузвельт тщательно прорабатывал и редактировал все проекты, подготовленные «мозговым трестом» в соответствии с его устными рекомендациями.

В самих США сегодня отношение к фигуре Рузвельта неоднозначно; это и понятно, поскольку вопрос о роли государс¬тва в экономике и обществе до сих пор является предметом партийных противостояний. Критики Рузвельта указывают на тот факт, что в течение 1930-х годов решающей победы над депрессией добиться не удалось; после оживления экономики в первый президентский срок последовал спад 1937 года, потом такой же трудный выход из него. Действительно, реформ Рузвельта оказалось недостаточно для возрождения экономики. Отчасти это объяснимо тем, что все делалось впервые, были и ошибки, и уступки давлению «справа», в результате чего одни меры противоречили другим. Однако все основные ответы, которые Рузвельт давал на кричащие проблемы своего времени, «прижились», проведенные им законы действуют до сих пор, а механизмы государственного регулирования и экономики и социальной сферы вошли в плоть и кровь системы.

Со времени Рузвельта профсоюзы полностью интегрированы в капиталистическую экономику, трудовое законодательство умножилось, фермеры живут на субсидиях, а немалая часть городского населения — на пособиях, растет социальное обеспечение, финансовые учреждения обложены жесточайшим регулированием и т. д. Уже и забылось, что всего этого когда-то не было. Сегодня никто не помышляет всерьез бороться с этим наследием Рузвельта, и споры идут на ином поле. Нынешние республиканские «неоконсерваторы» не отдают себе отчета, что, с точки зрения их политических предков времен до «Великой депрессии», они такие же безнадежные «рузвельтисты», как их оппоненты — демократы.

Реформы Рузвельта сами по себе не дали Америке процветания, но есть все основания утверждать, что они спасли Америку, отвели ее от роковой черты, за которой мог последовать хаос, дезинтеграция. Если представить себе, что в 1930-е годы в США оставалась бы у власти пассивная и недалекая администрация Гувера, то сомнительно, чтобы Америка вообще могла пережить то десятилетие в прежнем качестве.

Однако, как говорится, история не знает сослагательного наклонения. В действительности события развивались так: к 1939-1940 годам было достигнуто оживление экономики, а потом вступил в действие фактор иного порядка — для США началась Вторая мировая война. Перевод экономики на военные рельсы изменил всю картину: заработали стоявшие заводы, исчезла безработица. В целом годы войны для США не были тяжелыми экономически: для богатых были введены некоторые ограничения в потреблении, а рабочий люд, включая женщин, имел работу и зарплату, все «гайки» крутились, преобладали настроения сплоченности, трудового участия в общем деле.

В истории США это был первый пример масштабной военной мобилизации экономики; она также проходила под руководством Рузвельта, и ее последствия отчасти также являются его наследием. О каких последствиях идет речь? Во время войны на дрожжах военных заказов в США вырос военно-промышленный комплекс. Будучи тесно связан с федеральной администрацией, ВПК получил непропорционально большое политическое влияние. По окончании войны (уже без Рузвельта, который умер 12 апреля 1945 года) перед ВПК встала проблема самосохранения.

Казалось бы, ВПК, производя «пушки вместо масла», зани¬мается просто бесполезной растратой материальных, человеческих и финансовых ресурсов. В действительности же расходы на армию и оборонную промышленность, помимо военно-политических задач, решают и важнейшую экономическую задачу: как и общественные работы времен Рузвельта, они создают потребительский спрос, не производя товара, и тем самым стабилизируют рыночную экономику, предохраняют ее от кризисов перепроизводства. Оборонные расходы и по сей день необходимы экономике США для устойчивости, и если бы на земле вдруг наступил всеобщий мир и пришлось бы «Локхид», «Хьюз» и все им подобные компании переводить на гражданское производство, то на пороге вновь замаячила бы тень «Великой депрессии». Таким же экономическим эффектом обладают все другие бюджетные расходы — на медицину, образование и государственный аппарат, на выплату пособий, субсидий и т. п.: с одной стороны, содержа часть своих граждан за счет бюджета (то есть за счет остальных граждан), государство как бы делит на всех «пирог» потребительских ценностей, создаваемых в «полезной» части экономики, но, с другой стороны, без этого, возможно, всю экономику «заклинило» бы кризисом перепроиз¬водства и в проигрыше оказались бы все.

Трудно сказать, была ли «холодная война» изобретением американского ВПК или просто удачным для него историческим обстоятельством; так или иначе, при послевоенной демобилизации экономики военно-промышленный комплекс в США не «рассосался», а превратился в постоянную, важную часть американской экономики, породив последовательно атомный проект, космическую промышленность, моторостроение, бесчисленные научные программы.

В послевоенной экономической истории США были полосы подъема и застоя, но в целом американская экономика развивалась очень успешно и упрочила свои лидирующие позиции в мире. Ничего похожего на «Великую Депрессию» не повторилось, и господствовало мнение, что проблема циклических кризисов разрешена на практике — по большому счету их больше не будет.

События последнего года показывают, что это не совсем так. Многие уроки прошлого не были учтены.

Судьбу американской депрессии предопределила сила, гораздо более мощная, чем армия или дотации МВФ, на которые сейчас так уповает Украина. Эта сила — доверие. Рузвельту верили, и эту веру питало то, что начиная со «ста дней» дела, хотя и медленно, начали выправляться. Доверие не поколебали ни генеалогические изыскания фашистов, заявивших, что под личиной президента, голландца по своим корням, скрывается еврей Розенвельд, ни обвинения правых республиканцев в «деспотизме», в «проповеди классовой борьбы» из Белого дома, ни истерические призывы «спасти американский образ жизни». Параллелей с Украиной можно провести множество — это и попытки докопаться до еврейских, армянских или иных «сомнительных» корней руководства нашей страны, обвинения «ура-патриотов» в перманентных покушениях на независимость Украины и др.

Реформы и двухпартийная система рухнули бы, не будь мощного фундамента, способного устоять под тяжестью про¬изводимых на нем перестроек. Этот фундамент — сила духа и нравственные ценности американского народа — его привычка полагаться прежде всего на себя, выкарабкиваться, бороться до последнего, его вера в труд, его глубинный оптимизм.

Сурова школа выживания. Наша страна проходила ее не раз. Выйти из депрессии — не только экономической, но и психологической — вопрос жизни и смерти для Украины на данный момент.

В своей первой президентской речи в 1933 году Франклин Рузвельт говорил: «Единственное, перед чем мы должны испытывать страх — это сам страх — невыразимый, безрассудный ничем не оправданный страх, который парализует усилия, нужные для того, чтобы перейти от отступления к наступлению Наш народ требует действий — и действий немедленных!»

С этого начинался выход США из Великой Депрессии. С этого начиналась постельциновская эпоха в России. С этого должно начаться и возрождение «послеоранжевой» Украины.

 

 

Ю. Селевич